Интервью с Морин Такер. (Часть 2)

Перевела Анна Герасимова (Умка). Опубликовано на сайте umka.ru

What Goes On, No.4. M.C.Kostek, Phil Milstein, Kate Messer, 1980-1990 гг. Сокращенный перевод с американского А.Герасимовой по изд.: The Velvet Underground Companion. Four Decades Of Commentary. Edited by Albin Zak. - Omnibus Press, 1997.

Первая часть.

Вторая часть.

Фил: - Расскажите про второй альбом (White Light White Heat). Там такой надсадный звук...

- Да, так было задумано. Стерлинг и Кейл, вооружившись новыми звуковыми игрушками, пытались перекричать, потеснить друг друга. На "Sister Ray" мы чуть не разнесли студию, все выкрутились на полную - живьем, одновременно. О сведении никто не думал. На сей раз у нас было не восемь часов, но и не два месяца. Том Уилсон, кажется, интересовался не столько звуком, сколько блондинками, которые шастали у него в студии.

Живое свидетельство - "Sister Ray", когда он забыл включить микрофоны. Помните, вы мне присылали статью, там сказано что-то вроде: "Морин бешено лупит по барабанам, пропустила удар - не все ли равно"? Так вот, на самом деле - и я до сих пор мечтаю это исправить! - я там должна была постучать по ободу барабана. Лу говорит: "Кто там?" - и в это время стук.

Приладили специальный микрофон, чтобы включить его аккурат в этот момент. Все остальное время он был выключен. Ну, и в тот момент его тоже не включили. Получился провал: четыре удара, потом два, потом опять четыре. Я готова была застрелиться, мы же два раза это записывали, и все получалось отлично, а тут бац, провал. И, конечно, все уверены, что я вдруг перестала играть (смех), я в бешенстве.

"I Heard Her Call My Name" была испорчена при сведении, вся энергия пропала. Сводил Лу, очень он себя любил, взял и выпятил голос так, что ничего больше не слышно - ни ритма, ничего. А хорошая песня была.

На меня тогда просто не обращали внимания, потому что я не высовывалась. У меня как у девушки вообще не было права голоса, вот барабаны и не звучат как следует. Лу, Джон или Стерлинг всегда говорили: "Здесь надо меня прибавить!". А мне однажды купили новые барабаны, и все.

М.С.: - Выдвигали ли записывающие фирмы какие-то требования? Вы всегда играли и записывали что хотели?

- Да, тут никаких проблем не было. Правда, по радио нас не крутили, ну и ладно.

М.С.: - Однажды, я помню, Лу как-то нервно объявил песню "Героин". Боялся полиции?

- Да нет, пошутил. Никакая полиция нас не трогала.

М.С.: - Он говорил: "Это песня не за и не против, просто об этом".

- Лично на меня это никогда не влияло. Если кто-то, кто мне нравится, поет про героин, вовсе не значит, что я тут же побегу пробовать. Мне казалось, что все люди устроены так же и не будут употреблять наркотики только потому, что мы о них поем. Но был недолгий период, когда Лу (может, Сезник ему подсказал) рассуждал так: "Песня хорошая, и петь я ее не перестану, но надо это дело прояснить", особенно когда публика совсем уж юная.

Фил: - Общались ли музыканты вне сцены?

- Да, и по этому я тоже скучаю. На гастролях всегда было весело. Я не очень общительный человек, и в основном люди подходили поговорить к Лу или Стерлингу, а я, что я, я же не буду напрашиваться: "Вот я барабанщица, поговорите со мной..." Так что общалась в основном с группой.

Фил: - Как произошел конфликт между Кейлом и Лу?

- Честно говоря, даже не знаю. Я никогда не лезла в эти дела. Иногда только скажешь: "Эй, да хватит вам уже!" А потом Лу сказал, чтобы мы выбирали: он или Джон. И мы выбрали его, он был более влиятельным, задавал тон, знал, как он хочет звучать.

Вообще песни делали вместе, каждый вносил свое. Лу приносит песню, говорит: вот. Мы говорим: что ж, давайте покрутим. С одной стороны Джон со своей скрипкой и классической музподготовкой, с другой - я с тремя неделями тренировки и пластинками Бо Диддли. И когда это вместе, получается совершенно особый звук, особая идея. На тогдашнем фоне мы были ни на что не похожи. Так и вижу Джона в дальнем конце сцены: весь в черном, иссиня-черные волосы, галстук с булавкой, - извлекает фидбэк из скрипки. Это было нечто.

Думаю, наша музыка звучала именно так, как она звучала, на пятьдесят, а то и на восемьдесят процентов благодаря песням. Но и благодаря людям, собравшимся в группе, тоже. Я, например, за пять лет так и не научилась играть дробь (смех). И очень хорошо, потому что если б я была не я, а Джинджер Бейкер, музыка звучала бы совсем иначе. Я бы тогда тарахтела почем зря, и это изменило бы бы стиль, настроение песен. А я умела всего лишь отбивать такт, и из этого возник особый стиль. Стерлинг тоже вносил свой стиль, и Лу, и Джон, и Дуг, когда он был в группе. Самое лучшее - когда есть четыре человека, которым вместе классно, которым нравится стиль игры друг друга, нравится, какая получается музыка, вот это важно. Такое нечасто встретишь. Можно, конечно, играть в группе только ради денег, но я бы не стала. Никакого удовольствия.

Кто-то, конечно, должен при этом уметь играть... (смех). Из всех нас Джон был самый технически подкованный. Стерлинг тоже, он многому научился у Джона, кроме того, в юности играл на трубе, это его тоже чему-то научило.

Как начнут про эти свои ступени, доминанты-субдоминанты, вообще ни слова не понятно. Зря я тогда не слушала их, не училась, сейчас вот играю на гитаре и ничего не знаю, это бесит. Не умею подбирать аккорды, не знаю, как они сочетаются.

Фил: - Вокруг третьего альбома всегда какая-то секретность, недостаток информации.

- Это все MGM, а может, Сезник развел таинственность, чтобы привлечь внимание. Записывались неделю, по шесть часов по ночам. В Нью-Йорке и, кажется, в Калифорнии. "Murder Mystery" - плохая запись, невозможно разделить треки. Опять же пример того, как игнорируют барабанщицу по половому признаку.

У меня были тарелки неправильные, с неправильным звуком, не годным для этой песни. Это была такая фил-спекторского типа вещь, знаете: бумм, бумм... хшшш! А те тарелки могли издать только жалкое "тшт!". И вот настает момент, когда все ждут мощного грома, грохота железа, а вместо него - тюк... Я-то, дура, думаю: "Ну что ж, значит, так они работают. Но почему же, - думаю, - на других альбомах это звучит по-другому?" И никто не сказал: "Стоп, это неправильно", а я знала, что они в этом деле лучше меня соображают, и не высовывалась. Очень глупо. Если бы правильно микрофонились барабаны, были бы нормальные тарелки, песня получилась бы гораздо мощнее. Я-то ведь не знала. Есть у меня две тарелки, я и рада.

Фил: - Песня "Afterhours" была написана специально для вас?

- Думаю, да! Спросите лучше Лу, он давал мне ее попробовать еще не готовую. Я отказывалась петь ее на сцене, пока кто-то из публики не попросил, это был мой дебют. Страшно волновалась. Мне она нравилась, и публика ее любила: сидел человек за барабанами, рта не раскрывая, и вдруг запел!

М.С.: - Как получилось, что альбом Live1969 вышел на лейбле "Mercury"?

- Долгая история, не помню деталей... я тогда ходила на работу, группа распалась, мы уже не играли вместе. И тут мне на работу звонит... кажется, Лу звонил, говорит: хотят выпустить этот альбом, но мы все должны подписаться, подтвердить свое согласие. Сумма предлагалась долларов двести, что ли. Я говорю: "Они что, шутят - двести долларов, не буду я ничего подписывать!" Это давно было, году в 72-м. Тогда звонит, как безумный, какой-то типа агент. "Как насчет трехсот?" Я говорю: "Да вы с ума сошли! Это я семь лет жопу рвала за триста долларов? Идите на фиг". Мы со Стерлингом решили, что меньше чем за полторы штуки ничего не подпишем. Это даже тогда было мало. И подписали, дураки.

Дуг Юл был молодой и не понимал Лу. Лу злился, злился и ушел. Не срослись. Жить на грани распада было невыносимо. А время уже начинало нас догонять. Если в 1966 году "Героин" или "Венера в мехах" были откровением для публики, едва привыкшей к "She loves you, yeah, yeah, yeah", то в 1970 все изменилось. Может, лучше было бы бросить все на пару лет раньше, чем настолько приближаться к так называемому "национальному признанию".

Лично я находилась в депрессии: с одной стороны, все разругались и не могли договориться, а с другой - все больше народу на концертах, пластинки продаются нормально. Все было так бессмысленно и глупо. Я забеременела и последние два-три месяца не выступала, меня сменил брат Дуга Билл Юл. А через два месяца после рождения Керри первый состав окончательно распался. Я до сих пор в бешенстве от того, что Лу ушел. Не то чтобы сержусь - виноват, видимо, был Стерлинг, хотя все это не особо обсуждалось. Лу как-то говорил со мной об этом, но в весьма странных выражениях: левитация в спальне и прочая фигня. Не знаю, может быть, ему хотелось остаться одному или избавиться от кого-то: я говорю "кого-то" не чтобы не называть имен, я действительно не знаю точно. Он никогда не уточнял, в ком именно проблема. Или сам не знал?

Сезник относился к нему по-особенному, бережно. И это было правильно, потому что Лу дейстительно был особенный, не такой, как все. Он не мог спокойно переносить все вот это человеческое дерьмо, с которым могла справиться я и должен бы бы справиться Стерлинг. Вместо того, чтобы сказать: "что ж делать - Лу есть Лу", он начинал лезть в бутылку.

Или дело в том, что они мужики, столкновение мужских эго... Три мужика в группе грифами меряются. Но Лу человек особенный, и Стерлинг мог бы вести себя более гибко. Лично у меня с Лу никогда не было проблем, мы всегда ладили. Мы с ним были ближе, чем он со Стерлингом. Стерлинг был не то чтобы злой или кого-то ненавидел, но он, например, никогда не ходил с нами обедать. Не то чтобы совсем никогда, но один раз из десяти. Может быть, как-то так защищался.

Самое обидное, что в тот последний год мы как раз начали хорошо играть - не просто Лу писал хорошие песни, а мы вчетвером научились их подавать как следует. Не каждый день находятся четыре человека, которые могут по-настоящему сыграться. Я никогда не встречу в "Фениксе" второго Лу. Жаль, что все так закончилось.

Потом нашелся этот Уолтер Пауэрс, порепетировали, и вроде ничего, стало получаться. Главная проблема была в том, что мы не умели сочинять песни. Дуг что-то там сочинял, но до Лу ему было далеко. Стерлинг потерял ко всему интерес, и на гастролях в Техасе он просто соскочил, остался там. Пришел Вилли Александер, мы еще некоторое время выступали, поехали в Англию, в Европу. Очень здорово, да, только из первого состава осталась я одна. И то сомневалась, ехать ли: работа, дочка, да и вообще - разве это "Вельвет Андерграунд"? А потом подумала: когда еще придется в Англии побывать. В Англию всегда хотелось. Мы неплохо исполняли песни, только это был уже не "Вельвет", и мне казалось, что мы обманываем народ.

Вернулись, и через несколько месяцев... все. Просто решили: к чертовой матери. Я пошла работать... Мне страшно не хватает группы. Хочется с кем- то поиграть. Хуже нет, когда не с кем играть.

Фил: - Вас как первую барабанщицу в истории рока не удивляет, что вы оказали влияние в основном на барабанщиков-мужчин? У многих новых групп такой же стиль: бум-бум-бум, ничего лишнего. Как вы думаете, если бы не вы - получилось бы это само собой? Как вы охарактеризовали бы ваш стиль?

- Думаю, большинство женщин до сих пор считает, что барабаны - не для них. А стиль этот, наверное, появился бы все равно. Сейчас (1980) музыка возвращается к основам. Некоторое время, знаете, было сплошное диско, это не рок-н-ролл, это чепуха. Сейчас все возвращается к простоте, к корням... Барабанщик не должен пытаться победить песню. Я играла проще некуда - во-первых, от неумения, а во-вторых, нарочно. Хотела по звуку приблизиться к африканским барабанам, не во всех вещах, конечно, иногда надо тихонечко: тюк-тюк-тюк. И не придумала ничего лучше, чем перевернуть бочку. Мы весь Нью-Йорк облазили, искали даже в Гарлеме, и не нашли ни одного африканского барабана - знаете, такое долбленое бревно.

По-моему, барабанщик типа Джинджера Бейкера - нормальный барабанщик, который хочеть покрасоваться, показать, на что способен - разрушил бы наши тогдашние песни. Так что я намеренно не стала всему этому учиться: научишься, потом не сможешь удержаться, чтоб не демонстрировать все эти красоты. Иногда кажется: вот, пора забабахать дробь - и просто хватаешь себя за руку. Сейчас, записываясь дома, я могу позволить себе больше, и все время говорю себе: "Стоп! Лишнее! Много лишнего!" (смех). Так что я рада, что не стала ничему учиться, это во многом изменило бы звучание.

Фил: - Я знаю, что вы играли стоя.

- Ну да, всегда стоя. Только первый раз сидя, а потом всегда стоя, почти до самого конца. У меня бочка была развернута вверх. Я была такая умная, что изобрела способ переделать педаль: она у меня была на деревянной подставке и била не вперед, а вверх. Получался такой низкий звук, как у африканского барабана, который мы так и не нашли.

А недавно смотрю кино, "The Rose", так там у парня две бочки, и обе повернуты вверх, правда, он играет сидя, но педали бьют вверх. Я глазам своим не поверила.

Фил: - Кто-то, значит, подсмотрел.

- Не иначе... У меня была бочка, том-том и рабочий, и какая-то тарелка, почти как крышка от мусорного бака. Никуда не годная установка. Но всегда стоя, почти до самого конца.

Фил: - И так весь вечер.

- Да. Потому что я решила никогда, ни в коем случае не давать слабину. Чтобы никто не смел сказать: "А, девчонка, что с нее возьмешь".

Фил: - И еще: говорят, вы всегда пристально смотрели на Лу.

- Конечно. Не слышно же ни фига. Приходилось по движениям губ угадывать, в каком месте песни мы находимся. Прямо рядом со мной орал его комбик. Стерлинг играл ритм, с другой стороны - бас-гитара, звук стоял стеной. Приходилось ловить слова по губам.

Фил: - Кому из барабанщиков вы особенно...

- Любимый барабанщик? Чарли Уотс. Весь мой стиль - от него. Здесь нет сознательного подражания, просто так получилось. Вот кто никогда не красуется, не выпендривается. Не перегружает, играет ровно то, что нужно.

Фил: - А Ринго?

- Ринго тоже. Не безумствует, не пытается подмять под себя песню. Я думаю, барабанщик должен оставаться в тени, не забивать все пространство за счет других.

М.С.: - Как вы думаете, повлияло ли ваше участие в группе на ход вещей в целом?

- Думаю, очень серьезно повлияло. Не то что я к этому стремилась, все вышло само собой. Девушка в группе, причем не певица - целое дело. Дурацкий пример: вот сейчас девушки ходят на работу в брюках, и ничего. Звучит смешно, но после тридцати лет юбок и поясов с резинками это настоящая революция! Роль женщины в музыке, мне кажется, до сих пор жалкая. Поныне существует дискриминация - в чартах, на телевидении, везде. Женщинам диктуют правила - непрямым образом, через рекламу, через кино. Калечат девчонок, ровесниц моей дочери. Не дай Бог вырастет эдакой жеманной фифочкой. Утоплю.

Я никогда не говорила: "Я женщина, что хочу, то и ворочу". Я думала: "Я выполняю работу. Не нравится, что я в штанах - увольняйте." Я работала keypunch operator - вроде машинистки: печатаешь информацию на карточке ЭВМ, которая потом вставляется в компьютер. Очень быстро, между прочим, печатала, сто с лишним знаков в минуту. Работала вечерами в банке, с шести до двенадцати, ни посетителей, ничего. Ну, и сижу в рабочих штанах (dungarees). Штаны как штаны, чистые, аккуратные. Через двое суток инспекторша заявляет: в штанах нельзя. А среди наборщиц сидит толстенная тетка в юбочке, и жопа у нее такая, что юбочка задирается аж вот досюда. И ляжки свисают с обеих сторон стула. Я говорю: "По-вашему, это приличнее?" - "Ничего не знаю, правила есть правила". - "О'кей, " - сказала я и свалила оттуда. Представляете себе, какая чушь: "Надо носить юбку". Зачем? Коленки показывать? А у меня некрасивые коленки. Лучше посмотрите, сколько карточек я в час заполняю. При чем тут юбка?

И вот, по-моему, на такие вещи я здорово повлияла. Не то чтобы молодые люди говорили: "Раз Морин поступает так, я тоже буду", но благодаря мне и кое-кому еще во многих отношениях стало легче жить.

Странное дело, но почему-то, может быть, потому, что мужчины в музыке главенствуют, девушка обычно думает:"я не смогу играть на гитаре". Человек уже растет в этом убеждении. Это никуда не годится. Все равно что неграм говорить: "Вы не сможете этого сделать, потому что черные". То же самое, честное слово. Круче всего, наверное, быть черной женщиной.

Фил: - Сейчас, с появлением "новой волны", кое-что изменилось. Но все равно женщины зачастую угождают вкусам публики.

- Да... Чем так, лучше совсем никак. Вот, между прочим, Патти Смит - я ее видела пару раз по телевизору, дисков, увы, не слышала, но на фото в "Rolling Stone" она очень похожа на Кита Ричардса. Вот женщина делает то, что хочет. Не пытается быть хорошенькой, не завивает волосы, никакой такой фигни. Просто делает и чувствует как хочет. Так и надо. Это ведь и наш мир тоже, мы в нем живем. Ужасно на самом деле, тысяча лет пройдет, прежде чем женщины научатся вести себя, как им хочется.

Если бы я была пианистка или певица, это бы еще ничего. А тут барабанщица! Вдвое загадочнее, если можно так выразиться. Сколько раз я ловила на себе взгляды публики: "Блин! Как у нее так получается?". И, наверное, всегда где-то в глубине была эта мысль: "Если песня прервется, то не из-за меня". Двадцать минут - так двадцать минут. Я все время где-то в подсознании это держала. Когда разгружали аппарат, я никогда не манкировала как "девушка". Что могла, то таскала. Усилитель я поднять не могу, но гитару-то могу унести, еще какую-то мелочь, чтобы освободить доступ к более тяжелым предметам. Никогда не давала повода вздохнуть: "Эх, было бы нас четверо мужиков, быстрее разгрузились бы, а так нас всего трое". Никаких привилегий. Они при мне слегка придерживали язык, вот и все. В гостиничном номере обычно две спальни и общая комната? И Стерлинг мчался вперед, сшибая всех, чтоб только занять лучшую кровать, комнату с телевизором. А мы пережидали: "О'кей, Стерл, выбирай". Обычно мы с Лу оказывались в одной комнате...

Читать оригинал.